На-днях опять был Бальмонт. Его испанистая наружность гармонирует с его занятиями: он занят Кальдероном. Немножко странен. Говорят, пьет. Рассказывал, за что и как был выслан из Петербурга (на два года с воспрещением въезжать в университетские города). На каком-то литературном вечере после избиения на Казанской площади прочел вместо значившегося в афишах стихотворения — стихотворение «Опричники»; на бис — «Сквозь строй»; еще на бис «То было в Турции». Гром рукоплесканий. Но в зале были и консерваторы. В числе их какие-то генералы. Во время перерыва человек 15 потребовали, чтобы полицейский офицер составил протокол. Затем был обыск у Бальмонта (нашли только адрес Вяземскому). Затем был он вызван к Пирамидову (начальник охраны, который был недавно убит флагштоком в присутствии царской фамилии). А затем — фьють, — как говаривал Щедрин.
…Он лежал слабый, бледный, с полузакрытыми глазами на постели, а я ему рассказывал всякие новости и между прочим передавал ему содержание речи Стаховича к губернским предводителям в Москве. Когда я произнес заключительные слова Стаховича:
«За бога на костер!
За царя на штыки!
За народ на плаху!..»
«А за двугривенный куда угодно», — быстро дополнил это четверостишие Л. Н., открыв глаза. Относительно Стаховича это было несправедливо, как доказала теперь его речь о свободе совести, речь, за которую, конечно, он ни одного «двугривенного» от начальства не получит.
Но кн. Оболенский, как мне показалось, именно «за двугривенный куда угодно», конечно, если этот «двугривенный» будет очень крупный, в виде, например, портфеля министра внутренних дел ‹...›
UPD: Про Турцию у Бальмонта написано так:
То было в Турции, где совесть вещь пустая,
Где царствуют кулак, нагайка, ятаган,
Два-три нуля, четыре негодяя,
И глупый маленький султан.
