lemuel55

Ну для порядку надо начать с Волги-Волги. "Америка России... ...и ужасно тихЫй ход".


Затем гонка пироскафов на некоей американской реке (Сакраменто, а может и Миссиссипи):

 
И еще одна гонка пироскафов - ее видели все без исключения, но посмотрите еще раз :) 
( Collapse )

Мы с братом ходили каждый день в большую купальню… Один раз, барахтаясь в воде и кой-как еще плавая, я не заметил, как ко мне подплыл какой-то кудрявый человек и звонким, приветливым голосом сказал: «Позвольте мне Вам показать, как надо плавать,… стал нам показывать настоящую манеру; но вдруг от нас отплыв, сказал вошедшему в купальню господину: «А, здравствуй, Вяземский». Мы с братом будто обомлели и в одно слово сказали: «Это должен быть <нрзб>

Дибич встал, подошел опять к столу, налил и поднял стакан:

– Честь имею поздравить, господа, с двумя государями... или ни с одним...

И выпил. Виллие хотел что-то сказать, но Дибич остановил его:

– Стойте, еще не все, это сюрприз – номер первый, а вот и номер второй. В бумагах покойного я нашел донос о политическом заговоре обширнейшем, распространенном в войсках по всей империи. Не сегодня-завтра начнется революция. Может быть, уже и началась где-нибудь, а мы тут сидим и не знаем...

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – пролепетал Волконский и хотел еще что-то прибавить, но язык отнялся, голова закинулась, лицо помертвело: он лишился чувств.

– Э, черт! Этого еще недоставало, – проворчал Дибич. – Что с ним? Удар, что ли?

Когда Виллие смочил ему виски водою, развязал галстук и дал понюхать соли, Волконский очнулся, но размяк, раскис окончательно.

"Калоша старая!" – подумал Дибич с презрением.

Вдруг обе половинки двери из уборной с шумом распахнулись, высунулась голова Егорыча внезапно, как будто нечаянно, но тотчас же спряталась, и, шурша шелковой рясой, вошел, в комнату о. Алексей, такой величавый, благообразный и торжественный, что никто не подумал бы, что он с пьяным лакеем у дверей подслушивал. Проходя мимо сидевших у камина трех собеседников, поклонился низко, почтительно. Не до него им было, но если бы вгляделись пристальней в лицо его, то увидели бы, что он усмехается в свою белую бороду такой язвительной усмешкой, как будто хочет сказать:

( Collapse )

       Карамзин выходил на площадь.

       «Какие лица я видел! Какие слова слышал! – вспоминал впоследствии. – Вот нелепая трагедия наших безумных  либералистов!  Умрем,  однако  ж,  за Святую  Русь!  Камней  пять-шесть  упало  к  моим ногам...  Я, мирный историограф, алкал пушечного грома,  будучи уверен,  что  не  было  иного способа прекратить мятеж».

(Мережковский, «14 декабря»)