Франция, январь 1814 г.

…Эпизод, связанный с набегом Бенкендорфа на Эперне – легендарную столицу шампанских вин (неприятель вытеснен, взято 400 пленных). Здесь генерал столкнулся с необходимостью выдавать положенные в армии винные порции не водкой, а местным шампанским. Почин стал нормой для русских и прусских войск, после этого неоднократно проходивших по Шампани – то настигая Наполеона, то убегая от него.

Нижние чины не выказывали особой радости при дегустации благородного напитка. «Вино это просто квасок и нимало не по нутру нам в сравнении с сивухой», записал [Сергей] Волконский. Как заметил другой мемуарист, шампанское из Эперне «не имело влияния на русскую голову, а лишь, пресыщаясь оным, русские солдаты краснели».

Но офицеры были в восторге. Кроме того, «реквизиция шампанского» (по сути, грабёж) послужила своеобразной рекламной акцией. Неунывающий Жан Реми Моэт, тогдашний глава до сих пор процветающей фирмы, заметил: «Все эти офицеры, которые разоряют меня сегодня, завтра сделают мне состояние. Все, кто пьёт моё вино, становятся моими гонцами, которые будут повсеместно прославлять моё дело».

О том же, видимо, думала жившая по соседству, в Реймсе, мадам Барб Николь де Понсардэн, более известная как вдова Клико. Ей приписывают знаменитую фразу: «Пусть пьют шампанское сегодня! Они расплатятся за него завтра». На завтра ею уже было приготовлено вино урожая 1811 года – знаменитое «вино кометы». В марте оно еще было надежно замуровано в подвалах, а уже в апреле под большим секретом отправилось в Россию. Тысячи и тысячи бутылок при отсутствии конкурентов пошли нарасхват – по громадной для того времени цене: 12 рублей за бутылку!

(Д. Олейников, «Бенкендорф»)

Кн. Пётр Вяземский впоследствии писал:

Икалось ли тебе, Давыдов,

Когда шампанское я пил

Различных вкусов, свойств и видов,

Различных возрастов и сил,

Когда в подвалах у Моэта

Я жадно поминал тебя,

Любя наездника-поэта,

Да и шампанское любя?

Здесь бьет Кастальский ключ, питая

Небаснословною струей;

Поэзия — здесь вещь ручная:

Пять франков дай — и пей и пой!

Моэт — вот сочинитель славный!

Он пишет прямо набело,

И стих его, живой и плавный,

Ложится на душу светло.

Живет он славой всенародной;

Поэт доступный, всем с руки,

Он переводится свободно

На все живые языки.

Недаром он стяжал известность

И в школу все к нему спешат:

Его текущую словесность

Все поглощают нарасхват.

Поэм в стеклянном переплете

В его архивах миллион.

Гомер! хоть ты в большом почете,—

Что твой воспетый Илион?

Когда тревожила нас младость

И жажда ощущений жгла,

Его поэма, наша радость,

Настольной книгой нам была.

Как много мы ночей бессонных,

Забыв все тягости земли,

Ночей прозрачных, благосклонных,

С тобой над нею провели.

Прочтешь поэму — и, бывало,

Давай полдюжину поэм!

Как ни читай,— кажись, всё мало...

И зачитаешься совсем.

В тех подземелиях гуляя,

Я думой ожил в старине;

Гляжу: биваком рать родная

Расположилась в Эперне.

Лихой казак, глазам и слуху,

Предстал мне: песни и гульба!

Пьют эпернейскую сивуху,

Жалея только, что слаба.

Люблю я русскую натуру:

В бою он лев; пробьют отбой —

Весельчаку и балагуру

И враг всё тот же брат родной.

Оставя боевую пику,

Казак здесь мирно пировал,

Но за Москву, французам в пику,

Их погреба он осушал.

Вином кипучим с гор французских

Он поминал родимый Дон,

И, чтоб не пить из рюмок узких,

Пил прямо из бутылок он.